Иосиф Сталин. От Второй мировой до «холодной войны - Страница 112

112

Я ненавижу немцев. Но ненависть не должна мешать нам объективно оценивать немцев. Немцы – великий народ. Очень хорошие техники и организаторы. Хорошие, прирожденные храбрые солдаты. Уничтожить немцев нельзя, они останутся. Мы бьем немцев, и дело идет к концу. Но надо иметь в виду, что союзники постараются спасти немцев и сговориться с ними. Мы будем беспощадны к немцам, а союзники постараются обойтись с ними помягче. Поэтому мы, славяне, должны быть готовы к тому, что немцы могут вновь подняться на ноги и выступить против славян. Поэтому мы, новые славянофилы-ленинцы, так настойчиво и призываем к союзу славянских народов. Есть разговоры, что мы хотим навязать советский строй славянским народам. Это пустые разговоры. Мы этого не хотим, т. к. знаем, что советский строй не вывозится по желанию за границу, для этого требуются соответствующие условия. Мы могли бы в Болгарии установить советский строй, там этого хотели. Но мы не пошли на это. В дружественных нам славянских странах мы хотим иметь подлинно демократические правительства» [курсив наш. – Дж. Р. ]36.

Слова Сталина о том, что его союзники постараются обойтись с немцами помягче, отражали его разочарование по поводу того, что на Ялтинской конференции Черчилль и Рузвельт сопротивлялись решению о расчленении Германии. После конференции Сталин пересмотрел собственную позицию и в свете нежелания западных союзников принять курс на расчленение Германии отказался от этой идеи. 24 марта Молотов телеграфировал Гусеву, представителю СССР в лондонской трехсторонней комиссии по расчленению, что Москва не считает обязательным к исполнению решение Ялтинской конференции по расчленению Германии. Телеграмма Молотова была ответом на доклад Гусева о том, что англичане предлагают считать расчленение страны лишь одним из многих возможных вариантов. Это предложение, как справедливо отмечал Гусев, было неудовлетворительным, поскольку ставило под сомнение достигнутое в Ялте принципиальное согласие по вопросу расчленения Германии. Молотов, однако, дал Гусеву указания не возражать против предложения англичан, объясняя это тем, что Великобритания и США пытаются взвалить ответственность за расчленение Германии на СССР37. Сталин, по-видимому, решил, что если Германия не будет расчленена, то по крайней мере, его не должны сделать виновным в том, что он на этом настаивал. С этих пор Сталин и в личных беседах, и в официальных выступлениях говорил только о единой Германии – разоруженной, демилитаризованной, денацифицированной, демократизированной, но только не расчлененной.

Еще одной причиной угрюмого расположения духа, в котором пребывал Сталин, было наступившее после Ялтинской конференции охлаждение отношений с Польшей. В Ялте было решено, что комиссия по польскому вопросу, состоящая из Молотова, Гарримана и Кларка Керра, будет заниматься осуществлением решения по реорганизации люблинского правительства и созданию нового временного правительства Польши. Первая встреча комиссии состоялась в Москве 23 февраля, и беседа поначалу была очень дружественной, однако на последующих встречах дискуссии каждый раз перерастали в продолжительные ожесточенные споры38. Как утверждала советская сторона, в Ялте было решено, что так называемое люблинское правительство должно быть расширено за счет включения в него других политических деятелей Польши. Советская сторона также настаивала на том, что в новое польское правительство могут входить только те, кто принял решения Ялтинской конференции по польскому вопросу. Это значило, что в состав правительства не могут войти такие политики, как Миколайчик, который отказался признать линию Керзона в качестве советско-польской границы – по крайней мере, без дальнейшего обсуждения. Англичане и американцы интерпретировали решения Ялтинской конференции по Польше несколько иначе: они считали, что должно быть создано совершенно новое временное правительство, и стремились облегчить правила игры для прозападных польских политиков, которые им были угодны. К началу апреля работа комиссии зашла в тупик. Рузвельт призвал Сталина помочь преодолеть тупиковую ситуацию, однако руководитель СССР был непреклонен. Он был намерен добиться создания в Польше дружественного Советскому Союзу правительства, и дал понять, что движение вперед возможно только в том случае, если англичане и американцы примут предлагаемую Москвой интерпретацию Ялтинского соглашения. Если это произойдет, писал Сталин Рузвельту, «решение по польскому вопросу может быть достигнуто в короткий срок»39.

В это же время правительственный кризис переживала и Румыния40. В конце февраля 1945 г. заместитель комиссара иностранных дел Андрей Вышинский прибыл в Бухарест с требованием заменить существующее правительство другим, на основе возглавляемого коммунистами Национального Демократического Фронта. В результате последний из целого ряда внутренних кризисов в Румынии завершился формированием уже четвертого правительства со времени ее капитуляции летом 1944 г. Советское правительство считало, что оно действует в Румынии сдержанно, преследуя цель стабилизировать внутреннюю ситуацию, обеспечить осуществление мирного соглашения и сделать максимальным вклад страны в продолжающуюся войну против Германии. Проводить такую умеренную политику Советам постоянно мешали призывы действовать более решительно, поступавшие от коммунистических союзников в самой стране, а также интриги румынских политиков, опиравшихся на дипломатическую поддержку Великобритании и Америки. Еще больше осложняли ситуацию заявления британцев и американцев о том, что вмешательство Вышинского не отвечает требованиям Декларации об освобожденной Европе. В ответ Молотов указывал на то, что румынское правительство не выполнило условия мирного договора и не предприняло необходимых действий по искоренению фашистских и нацистских элементов в стране41. Сталин прямо не участвовал в этих разногласиях, хотя был хорошо осведомлен о событиях в Румынии советскими разведслужбами42.

112