Иосиф Сталин. От Второй мировой до «холодной войны - Страница 139

139

Молотов сказал это Бирнсу по указанию Сталина, который также учил своего министра иностранных дел уделять больше внимания символическому значению деталей. Во время Парижской мирной конференции был устроен военный парад. Пришедший на него Молотов быстро удалился, обнаружив, что ему отведено место во втором ряду, среди представителей второстепенных стран. «Ты повел себя совершенно правильно, – сказал ему Сталин. – Достоинство Советского Союза нужно защищать не только в больших делах, но и в мелочах». Как отмечает русский историк Владимир Печатнов, этот случай был «ярким примером того, как ревностно Сталин защищал и поддерживал недавно созданный образ Советского Союза как великой державы»41.

Сталин считал, что Молотов проявил себя очень хорошо на переговорах СМИД и похвалил его за работу на Парижской мирной конференции. Когда мирные договоры были подписаны, советская пресса отзывалась о них с воодушевлением, однако представляла их как результат длительной борьбы с реакционными силами в Великобритании и Соединенных Штатах, которые стремятся разрушить послевоенный демократический мир42. Идея о том, что на Западе наблюдается подъем реакционных сил, активно муссировалась со времени неудачно закончившейся лондонской конференции СМИД как в советском обществе, так и в правительственных кругах. Эту тенденцию подкрепил открытый ответ Сталина на речь Черчилля о «железном занавесе» в марте 1946 г. Сталин связал речь Черчилля с подъемом антисоветских сил на Западе и с угрозой новой войны. Эта тема нашла дальнейшее развитие в сентябре 1946 г. в записке, подготовленной Н.В. Новиковым, послом СССР в США (его предшественник, Громыко, был направлен в ООН). Новиков был членом советской делегации на Парижской мирной конференции, и Молотов попросил его подготовить обзор основных направлений в американской внешней политике. Главной мыслью Новикова было то, что под влиянием реакционных сил Соединенные Штаты пытаются утвердить свое мировое господство в политическом, экономическом и военном отношениях. Проводимая Рузвельтом политика сотрудничества «Большой тройки» забыта, писал Новиков, и теперь американцы стремятся подорвать положение Советского Союза, потому что он – главная помеха их планам мирового господства. В Соединенных Штатах ведется гнусная антисоветская кампания, имеющая целью разжечь войну против СССР43.

Подготовленный Новиковым документ часто сравнивают с гораздо более известным донесением, написанным в феврале 1946 г. Джорджем Кеннаном, поверенным в делах США в Москве. Своей известностью это донесение, которое иначе осталось бы одним из недоступных общественности дипломатических документов, обязано тому, что в июле 1947 г. Кеннан под псевдонимом «X» опубликовал во влиятельном американском журнале «Форин эфферз» статью «Источники поведения Советского Союза». Кеннан рисовал картину, прямо противоположную теории Новикова: он изображал движимое мессианскими идеями советское государство, экспансию которого можно было сдержать только умелым применением равноценной силой44. Очень многие считают, что именно рассуждения Кеннана сыграли определяющую роль в решении Америки в 1946–1947 гг. взять курс во внешней политике на «холодную войну». Документ, подготовленный Новиковым, не имел такого значения в Советском Союзе по той простой причине, что в нем не было ничего оригинального: все его основные положения уже фигурировали в советской прессе и в других секретных отчетах, подготовленных для советского руководства в этот период. Единственное, что отличало отчет Новикова, был его безнадежно пессимистичный взгляд на будущее советско-американских отношений, который отражал не только собственное мнение автора, но и тупиковую ситуацию, в которую зашли переговоры СМИД после нескольких месяцев безрезультатных прений на Парижской мирной конференции. Тем не менее, к ноябрю 1946 г., когда Молотов приехал в Нью-Йорк на следующее заседание СМИД, атмосфера несколько улучшилась; он доброжелательно общался с Трумэном и Бирнсом, вероятно, вдохновившись паломничеством в дом Рузвельта в Гайд-парке. В разговоре с Трумэном Молотов вспоминал деловую обстановку Ялтинской и Потсдамской конференций, которые были отмечены столь большими успехами в переговорах военного времени45. Во время сессии СМИД в Нью-Йорке Сталин дал Молотову распоряжение пойти на сделку: «Я советую сделать Бирнсу все возможные уступки, чтобы мы могли наконец покончить с военными соглашениями»46.

В анонимно опубликованной статье Кеннана не использовался термин «холодная война», но в ответ на нее журналист Уолтер Липпман написал целую серию очерков, которые были позже опубликованы в форме брошюры с названием «холодная война». Именно публикация Липпмана привела к популяризации этого понятия, ставшего условным обозначением для растущей напряженности в послевоенных отношениях СССР и Запада, которые, по словам Липпмана, явились результатом наращивания военной мощи Сталина, а не его идеологических стремлений47.

Военная угроза 1946 года

Хотя считается, что первым объявлением «холодной войны» стала произнесенная Черчиллем в Фултоне 5 марта 1946 г. речь о «железном занавесе», в ней не использовался сам этот термин и враждебность по отношению к Советскому Союзу была далеко не главной ее мыслью. Лекция Черчилля на самом деле называлась «Мускулы мира», и говорил он о том, чтобы продлить срок действия англо-советского соглашения о союзничестве 1942 г. на 20–50 лет (Бевин предложил это Сталину еще в декабре 1945 г.). «Нашей единственной целью является взаимная помощь и сотрудничество с Россией, – говорил Черчилль. – Я глубоко восхищаюсь и чту доблестный русский народ и моего товарища военного времени маршала Сталина. В Англии… питают глубокое сочувствие и добрую волю ко всем народам России и решимость преодолеть многочисленные разногласия и срывы во имя установления прочной дружбы. Мы понимаем, что России необходимо обеспечить безопасность своих западных границ от возможного возобновления германской агрессии. Мы рады видеть ее на своем законном месте среди ведущих мировых держав. Мы приветствуем ее флаг на морях». Однако внимание общественности – как в то время, так и в ретроспективе – больше всего привлекла другая часть его речи: «От Штеттина на Балтике до Триеста на Адриатике на континент опустился железный занавес . По ту сторону занавеса все столицы древних государств Центральной и Восточной Европы – Варшава, Берлин, Прага, Вена, Будапешт, Белград, Бухарест, София. Все эти знаменитые города и население в их районах в пределах того, что я называю советской сферой, все они в той или иной форме подчиняются не только советскому влиянию, но и значительному, все возрастающему, контролю Москвы… Коммунистические партии… достигли исключительной силы, намного превосходящей их численность, и всюду стремятся установить тоталитарный контроль».

139