Иосиф Сталин. От Второй мировой до «холодной войны - Страница 131

131

Читая записи бесед Сталина с Сун Цзывенем, можно заметить, что они были очень однообразными, утомительными и, несомненно, очень разочаровывали главу СССР. Как Сталин пожаловался Гарриману после одной из таких встреч, он «не мог понять точно, что предлагал Сун. Сун говорил много и тратил много времени на то, чтобы сделать записи, но нельзя было точно понять, что он предлагает. Они просили его представить свои предложения в письменном виде, но он пока этого не сделал… свои предложения они представили Суну в письменном виде, на русском и на английском. От Суна они получили только слова»105. Тем не менее, переговоры Сталина с Сун Цзывенем представляют замечательную возможность оценить, насколько глобально мыслил Сталин в конце Второй мировой войны. Его основной мыслью была параллель между долгосрочной угрозой со стороны Японии и угрозой, исходившей от Германии. 2 июля он заявил Сун Цзывеню: «Япония не погибнет даже в том случае, если она будет вынуждена безоговорочно капитулировать. История показывает, что японцы – сильная нация. После Версальского договора все думали, что Германия больше не поднимется. Но прошло каких-нибудь 15–17 лет, и она восстановила свои силы. Если Японию поставят на колени, то и она со временем сможет повторить то, что сделала Германия».

Далее Сталин объяснил Сун Цзывеню, что, подписывая соглашение на Крымской конференции, он руководствовался необходимостью усилить стратегические позиции Советского Союза на Дальнем Востоке для предстоящей войны с Японией106. 7 июля Сталин сказал Суну, что «Советский Союз думает о будущем, о перспективах, а не о промежутке времени в полгода или год. После того как Япония будет разгромлена, она все равно через какие-нибудь 20 лет возродится. Советское правительство хочет построить советско-китайские отношения, исходя не только из настоящего, но и из будущего, из перспектив»107. 11 июля Сталин вернулся к аналогии с Германии, указав Суну на то, что если не будет демонтировано промышленное оборудование Германии, стране будет легко восстановить вооружение. По отношению к Японии он опасался, что англичане и американцы «забудут о страданиях, принесенных нынешней войной, и начнут предоставлять Японии различные льготы, так было с Германией после Первой мировой войны… в Америке и Англии найдутся люди, которые будут помогать Японии. Сун не знает… как пришлось представителям Советского Союза бороться в Крыму и Тегеране, чтобы добиться принятия требования безоговорочной капитуляции Германии… они [англичане и американцы] просто хотели сохранить Германию для политической игры, для равновесия. Несомненно, в США и Англии найдутся люди, которые будут помогать Японии. Для того чтобы этого не было, нам нужно располагать большими силами»108.

Как пишет Дэвид Холловей: «Представление Сталина о послевоенном устройстве мира во многом определялось возрождением мощи Германии после Первой мировой войны и двойной угрозой, которую для Советского Союза представляли Германия на западе и Япония на востоке. Он предвидел, что в конечном итоге мощь Германии и Японии будет восстановлена после Второй мировой войны, но хотел задержать это восстановление на как можно больший срок. Он опасался, что Великобритания и США будут способствовать восстановлению мощи этих стран, чтобы уравновесить силу Советского Союза. Именно поэтому было важно занять позицию, которая позволила бы предотвратить, отсрочить или оказать противодействие восстановлению мощи Германии и Японии и обеспечить Советскому Союзу доминирующее положение в Европе и Азии»109.

В Европе эту сложную ситуацию, связанную с восстановлением мощи Германии и с его опасениями по поводу непоследовательных действий западных союзников, Сталин был намерен решить путем создания долгосрочного альянса славянских государств. На Дальнем Востоке решением было создание прочного советско-китайского альянса. Еще одна параллель с событиями в Европе касалась роли китайских коммунистов в предлагаемой Сталиным схеме послевоенной ситуации на Дальнем Востоке. Сталин побуждал китайских коммунистов (так же, как и европейских) создать национальный фронт борьбы с общим врагом – в этом случае с Японией – и взять курс на установление после войны демократического прогрессивного режима. Для Мао и Коммунистической партии Китая принять такой политический курс было непросто, ведь они уже почти двадцать лет с переменным успехом вели гражданскую войну с националистским правительством Чан Кайши. Тем не менее, все говорит о том, что Мао принял предложенную Сталиным стратегию, если и не следовал всем его советам касательно тактики. Он, как и коммунисты Восточной Европы, осознавал многочисленные плюсы военного вмешательства СССР в войну против Японии110. Естественно, эта перспектива вызывала беспокойство Чан Кайши, но он успокаивал себя обещанием Сталина признать его режим как единственное законное правительство Китая. В одном из разговоров с Гарриманом Сталин в шутку назвал Мао и его товарищей «маргариновыми коммунистами». Посол понял это так, что они не настоящие коммунисты, а патриоты, которых больше всего заботят национальные интересы страны. Относительно Азии, как и относительно Европы, Сталин последовательно убеждал своих западных союзников в том, что «советизация» уже не числится на политической повестке дня Советского Союза.

На Потсдамской конференции Сталин сказал Трумэну, что будет готов начать нападение на Японию к середине августа. Трумэн был этим доволен. «Я получил то, зачем приехал, – признался он своей жене 18 июля. – Сталин начнет войну 15 августа и без всяких условий… Я бы сказал, что через год мы закончим войну, и я думаю обо всех мальчиках, которые не будут убиты. Это очень важно»111. Согласно английской версии записи беседы Сталина с Черчиллем 18 июля, «было ясно, что Россия намерена атаковать Японию вскоре после 8 августа. Маршал [Сталин] полагал, что это может произойти двумя неделями позже»112. Во время беседы с начальниками штабов Великобритании и США 24 июля Антонов сказал, что советские вооруженные силы будут «готовы к началу боевых действий во второй половине августа»113. Эти утверждения соотносились с данным советской стороной на Крымской конференции обещанием начать военные действия через два или три месяца после поражения Германии, с военными планами Советского Союза на Дальнем Востоке (которые еще не были приняты окончательно), а также с привычной для Сталина и Антонова тактикой предоставления западным союзникам более ранних дат начала наступательных действий Красной Армии – как из соображений безопасности, так и на случай непредвиденных обстоятельств (таких, как погодные условия).

131